Neocolonial practices of foreign states in the energy policy of Tanzania

Alexey MASTEPANOVChief Researcher, Analytical Center for Energy Policy and Security, Institute of Oil and Gas Geosciences, Russian Academy of Sciences, Doctor of Economics, Professor, Gubkin Russian State University of Oil and Gas, Academician, Russian Academy of Natural Sciences

E-mail: [email protected]

Andrey SUMIN Leading researcher at the Analytical Center for Energy Policy and Security of the Institute of Oil and Gas Geophysics of the Russian Academy of Sciences, PhD in Law

E-mail: [email protected]

Boris CHIGAREV Leading engineer for scientific and technical information, Institute of Oil and Gas Geology of the Russian Academy of Sciences, PhD in Physics and Mathematics

E-mail: [email protected]

The fuel and energy sector of Tanzania has traditionally been characterized by a high degree of centralization and state participation. The predominance of the state in the extraction of energy resources, production, transmission and sale of electricity is due to the peculiarities of the socio-economic structure of Tanzanian society and the specifics of local political elites that emerged after the country gained independence in 1961. Julius Nyerere, one of the leading political figures of Africa during the decolonization period, who became the first president of independent Tanzania and subsequently repeatedly held this post for a long time, has consistently implemented his concept of "ujamaa" since the country gained independence from Great Britain, which was essentially a type of socialist ideology. "Ujamaa" implied a high degree of state involvement in the development of the economy and society based on internal resources and human potential. Naturally, the energy sector was far from the last place in this concept. The leading role of the state in energy and development of natural resources was considered in "ujama" as a guarantee of successful development of the national economy. According to "ujama", the state, by virtue of its paternalistic status, not only has the right, but is also obliged, if necessary, to intervene in the economy to implement the responsibility imposed on it to society. Echoes of this concept are felt to this day in the political and economic processes taking place in Tanzania. Some modern researchers point out that "ujamaa" became a kind of natural reaction to the colonial past of Tanzania, which had just gained independence. It is also noted that Tanzania is one of the countries where the legacy of the colonial period was felt for a long time and especially strongly even after the declaration of independence [1, p. 14]. The former metropolis - Great Britain - and other Western states skillfully used the remaining financial, technological and foreign trade dependence of Tanzania on their markets.

The country's energy balance is traditionally based on a triad of natural gas (64.04%), hydropower (30.69%) and renewable energy sources [2, p. 361]. The central role in the national energy sector is played by the state-owned electric power concern TANESCO, whose share in electricity production is 84% [2, p. 357]. This structure of the energy balance began to form in the last decades of the colonial era. In particular, the British colonial administration sanctioned the start of exploration work on promising oil and gas fields on the islands of Zanzibar, Mafia and Pemba. Shell and British Petroleum carried out exploration work on these islands in 1952–1965. The colonial authorities also developed hydropower. In 1966, the government of already independent Tanzania concluded an investment agreement with an Italian energy concern to form a joint venture to build an oil refinery in the country [3]. In all cases, the focus was on attracting Western technology, professional personnel and financing. Western influence on Tanzania’s energy policy changed in the second half of the 1970s, when the country’s authorities decided to focus on the widespread use of renewable energy sources. During this period, Western non-governmental organizations (NGOs) began to appear in Tanzania, declaring their goal to assist the country’s authorities in developing renewable energy. In doing so, the NGOs relied on the open support of the governments of the countries they represented. The culmination of this process was the establishment in the mid-1980s of a new division within the Ministry of Water, Energy and Mineral Resources of Tanzania – the Department of Renewable Energy. This division was created with the direct organizational and financial support of the German government and, despite its name, focused on developing charcoal production in the country. The emphasis on the production of charcoal was not made by chance: charcoal is traditionally used by the urban population in East Africa as an energy source, while in rural regions they prefer to use firewood [4].

At the instigation of Western countries, a new energy policy was developed and announced in Tanzania in 1992, which contained two fundamental changes in the development of national energy. The first change was aimed at strengthening energy security by developing all types of renewable energy, not just hydropower. The emphasis here was on wind energy, although it was also assumed that the use of fossil fuels - natural gas - would be expanded. The use of internal reserves became a priority for the country's political elites in developing the fuel and energy complex for the following decades. The second change in energy policy was aimed at reforming the national energy sector by dividing the electric power monopoly TANESCO into formally independent, narrowly specialized companies and allowing private firms to operate in the domestic energy market. It is characteristic that this package of reforms represented a standard set of requirements presented at that time by the World Bank to all developing countries seeking funds to modernize their national energy. Thus, the official establishment of two new postulates as a new paradigm for the development of the fuel and energy complex – strengthening energy security and liberalization of the domestic energy market – became the basis for a new stage in the functioning of the Tanzanian fuel and energy complex under the control of Western structures [5, p. 4]. Nevertheless, the compromise reached turned out to be fragile. The initially declared intention to stimulate the use of natural gas and wind energy was only half implemented: interest in wind energy dried up, but the authorities took up the search for and development of gas fields. The increased attention to natural gas was not accidental. The first large natural gas field in Tanzania was discovered back in 1974 [6, p. 1]. A year earlier, the oil crisis occurred, shaking the world economy and demonstrating to the ruling elites of many countries the vulnerability of their energy security, and Tanzania was no exception. The discovery of a second large gas field in Mnazi Bay (Mtwara Region in the southeast of the country) in 1982 demonstrated significant resource potential for the development of gas generation in Tanzania [7, p. 3]. However, at that time, government experts considered the development of these natural gas fields to be economically inexpedient due to their initially assumed insignificant reserves. In addition, Tanzania at that time suffered from political instability due to the governmental chaos: the country lacked the political will and financial resources for large-scale work to survey and develop promising gas-bearing areas. The idea of developing natural gas fields for the purpose of generating electricity for the needs of the domestic market gained new momentum only in 1993, when a corresponding plan (the Songo-Songo project) was made public by a private power company, backed by Western business circles. The authorities viewed gas production as a tool for stimulating the economic development of poor rural regions [7, p. 3]. The Songo-Songo project envisaged the extraction of natural gas on the Indian Ocean coast and its transportation via a specially constructed gas pipeline to the Dar es Salaam region for the generation of electricity. The project was to be implemented by a joint venture formed by the Tanzanian electricity monopoly TANESCO, the Tanzanian national oil company TPDC (Tanzania Petroleum Development Corporation) and a number of Western companies, thanks to whose participation the project was guaranteed sufficient financing [8]. The joint venture was the result of a compromise between the Tanzanian government (which initially planned to make the project state-owned) and Western investors led by the World Bank, who, on the contrary, intended to keep the Songo-Songo project in private hands. These disagreements led to a significant delay in the project. An even more powerful blow to the Songo-Songo project was dealt by the corruption scandal that came to light in the Tanzanian electricity sector. In 1995, the private electricity producer IPTL (Independent Power Tanzania Ltd.), founded by a major Tanzanian businessman and the Malaysian firm Mechmar Corporation, signed a contract with government agencies for the urgent supply of electricity produced at its diesel power plant. The haste to sign the contract for the supply of electricity for government needs, and without holding the obligatory tender in such cases, was formally explained by the prolonged drought that had set in in the country, which had sharply reduced the production of electricity at local hydroelectric power plants. However, it soon became clear that the Tanzanian businessman involved in the project had ensured the prompt conclusion of the aforementioned supply contract by bribing a number of officials and politicians. In 1997, it was announced that IPTL had expressed a desire to also undertake the implementation of the Songo-Songo project. In response, the World Bank announced the suspension of funding for the Songo-Songo project, accusing the Tanzanian authorities of violating the agreements already reached. Some time later, a scandal broke out around the IPTL company. It was also revealed that the electricity produced by the company was supplied to the state at rates significantly higher than the average for East Africa. The scandal provoked high-profile lawsuits and resignations, and also gave rise to skepticism about other private electricity producing companies. As a result, a consortium of Western participants led by the World Bank managed to secure the right to the Songo-Songo project, the practical implementation of which began only in 2004 [1, p. 4]. The interaction between Tanzanian government officials and representatives of Western participants within the framework of the Songo-Songo project was difficult and accompanied by disagreements. During this period, Western countries increased pressure on Tanzania, demanding liberalization of the local energy sector, including a review of the legal status of the TANESCO concern. There was also discord among the politicians and officials who ruled Tanzania at the time. The chairman of the ruling party, the third president of the country, Benjamin William Mkapa, publicly repeatedly emphasized his commitment to reforming the national energy sector, which was what Western countries demanded of him. But some of B. Mkapa's associates and heads of state-owned companies were wary of liberalization: the legacy of the country's socialist orientation in previous decades was also taking its toll. Contradictions within the ruling camp led to the preservation of the status quo in the country's energy sector, although the decision to privatize TANESCO had been made back in 1997. In 2002, President B. Mkapa, speaking to Western representatives, once again emphasized his commitment to reforming the national energy sector, but at the same time openly acknowledged that there was strong resistance to liberalization within the ruling party and the government: "We continue to move towards the privatization of the industrial and public utilities enterprises that remain in state ownership. But the process is difficult and slow..." [5, p. 4]. Liberalization actually began only in 2002, when a South African company won a tender to manage the TANESCO concern. In 2004, another company with foreign participation entered the Tanzanian electricity market: a small company, Artumas, which received financing from the Dutch investment bank FMO, planned to build a gas-fired power station in the Mtwara region in southeastern Tanzania. The Tanzanian Ministry of Energy and the monopoly TANESCO tried to prevent the project from being implemented, but their efforts were unsuccessful, since the project received the support of the country's president, B. Mkapa, who, conveniently enough, was from Mtwara. As for the electricity monopoly TANESCO itself, the plans to privatize it and split it into specialized companies were never destined to materialize. In 2005, the government removed TANESCO from the list of state-owned companies subject to privatization. Taking into account the campaign to privatize state-owned enterprises that was gaining momentum at the time, the abandonment of the plan to privatize the electricity monopoly should be seen as an atypical phenomenon for the realities of that time. Apparently, TANESCO had enough influence to successfully lobby the highest levels of government. Moreover, the ruling party also preferred to leave the concern in state ownership, clearly guided by considerations of national energy security. Since TANESCO was in a dire financial situation at the time, the government even found funds for the urgent rehabilitation of the company and partial modernization of its infrastructure. However, the Tanzanian government formally continued to adhere to the course of reforming (including privatization) the energy sector, which was enshrined in the 2006 draft law on electricity. Meanwhile, in the period 2003-2006, a drought raged in Tanzania, as a result of which energy production at local hydroelectric power plants sharply decreased. In an attempt to rectify the situation, the government urgently found money to build several gas-fired power plants. However, the allocated funds were not enough, and Western organizations entered the game again, primarily the aforementioned Dutch bank FMO, which provided the missing financing [5, p. 4]. The period 2008–2016 can be conditionally distinguished as marked by differences in the views of leading Tanzanian politicians on the prospects for the development of the country's energy sector. The differences concerned mainly large-scale projects in the field of renewable energy (except for hydropower, the feasibility of further development of which was not disputed by anyone). Thus, the attention of influential politicians and functionaries shifted from gas generation to the production of electricity from renewable energy sources. This kind of attention was not accidental, since Tanzania, as part of the East African region, has two important prerequisites for the development of "green" energy (especially solar and wind): favorable natural and climatic conditions and an ever-increasing demand for electricity from a growing population and economic entities [9, p. 59]. Changes were made to the sectoral legislation to facilitate decentralization and unbundling of large energy companies, as well as to facilitate access of private capital to work in the energy sector. These changes were aimed at stimulating the participation of private investors, especially foreign ones, in the development of wind energy. Despite the positive reaction abroad, not a single wind energy project was implemented in the country. There were two reasons for this. Firstly, after another corruption scandal in the energy sector involving private investors, the Tanzanian government again took an unclear position regarding non-state capital in the national energy sector. Secondly, the government again revived interest in the development of gas generation, since new large deposits of natural gas were discovered. The period 2008-2016 should be considered qualitatively new in the development of the energy sector in Tanzania also because investors from Japan and China paid attention to it for the first time. In particular, in 2012, Chinese investors took part in the implementation of the project of the construction of the gas pipeline from the deposit in the Mnazi Bay to Dar-Es-Salam with a length of 542 km [10]. The European investors who did not know before this competition from the Far East continued to act in Tanzania in the former, post -colonial paradigm, almost ultimatically demanding from the local authorities priority attention to the development of "green" energy. Meanwhile, Asian business circles were guided exclusively by the financial success of energy projects and were ready to invest solid money in them. Realizing the new realities, the Tanzani ruling circles decided to increase the role of the state in stimulating socio-economic development-until recently, such an approach would be risky due to the lack of alternatives to Western capital, which dictated its vision of the country's energy prospects. The head of the state in the energy sector was also contributed to the strengthening of the role of the state in the 2010–2013 drought. The production of electricity at the hydroelectric power station has decreased, and the government decided to finance the construction of the gas pipeline and several gas power plants at the expense of the state budget in order to quickly replace the resulting generating capacities in the hydropower. Nevertheless, the Western influence on the decision of the Government of Tanzania decisions in the field of development of national energy remained significant. The government decided to pay attention not only to gas, but also to other varieties of electricity generation. The next plan for the development of the energy sector Tanzania was fixed by the Priority, which was proclaimed by the World Bank, the production of electricity with a minimum possible emission of greenhouse gases. That is, in fact, it was again about the development of large -scale projects of “green” energy as the conditions for obtaining large foreign investments exposed to the West [5, p. 5]. The 2008 was marked by the strengthening of the government’s attention to the development of “green” energy, not related to hydropower. The law on electricity was revised, its new edition facilitated the development of renewable energy throughout the country, and it was already not only about large projects. There were two reasons for the adoption of a new version of the Law on Electricity. The first was to create framework conditions for the electrification of rural regions of the country, in which 60% of the country's population lives together [4, p. 3]. The Minister of Energy was credited with the authority to develop an electrifying program in terms of strengthening the use of renewments and the construction of decentralized regional power supply systems. The second reason was the government’s long -declared intention to reform the national energy sector in accordance with the spirit of the time, dividing the Tanesco electric power monopolist into specialized companies and thereby bringing a competitive principle to the energy. The initiative to revise the law on electricity proceeded not only from the government, but also from Western structures. It was at the request of the latter that certain provisions of the new edition were formulated in such a way that legal certainty appeared in favor of private (primarily foreign) investors who wanted to take part in the Electrification program. The initiative of the Swedish Department of International Cooperation in the field of development (English. - SIDA), which had been supported by the energy sector of tanzania for a long time, was established in the country Agency for rural energy (English - Rural Energy Agency, Sokr. - REA), the task of which was coordination of measures to electrify rural regions. It is worth noting that the development of renewable energy is generally one of the traditional SIDA priorities. For the expansion of the production of "green" electricity in Tanzania under the beginning to be more actively promoted by the paradigm of the energy transition [9, p. 59] The World Bank also performed, whose experts developed in 2007 a special program for developing countries - “Project for the development of energy and expanding access to energy” (Eng. - Energy Development and Accession Project). The specified project was designed to stimulate the development of renewable energy on a free market. The government of Tanzania joined the project. In order to create a competitive environment in the national energy and in fulfillment of the task of electrifying rural regions, the government put forward the initiative to establish a network of small electricity suppliers, generating capacities of each of which would not exceed 10 MW. Western donors approved the initiative in 2008. In the same year, in the Tanzani Investment Center established by the Government (Eng.-Tanzanian Investment Center, Sokr.-TIC) was officially registered by Wind East Africa-the first of the three large projects in the field of wind-energy in the tannese of the middle of the first fate XXI century. The implementation of the project was preceded by large -scale design work on the measurement of the winds of winds and assessing the feasibility of placing wind generators in different regions of the country. Design work was carried out with the technical and financial assistance of Danida - the Danish Agency of International Development. The Wind East Africa project was implemented on the basis of the Six Telecom company-the Tanzani telecommunications company belonging to representatives of the local business elite, which, in turn, had connections in government tops. In particular, one of the owners of Six Telecom was the then director of the State Investment Bank of Tanzania (Eng.-Tanzania Investment Bank), another owner was associated with the country's vice president Bilal. Initially, SIX Telecom developed a project in cooperation with the British company ALDWYCH, and subsequently - with the organization of the IFC, affiliated with the World Bank. The project was supported by the Government of Great Britain. It is worth noting that Wind East Africa was a typical result of the plexus of state and private interests for the Tanzani realities with a partly opaque composition of beneficiaries and a high level of participation of representatives of Western states. This and subsequent similar projects were hidden and implemented by large local entrepreneurs who had connections in the highest echelons of power, with the participation of investors and organizations from the Western countries. Thus, another of the large -scale wind energy projects - Power Pool East Africa - was advanced by a group of founders - supposedly private individuals, some of whom were deputies of the parliament, where they represented the party that ruled in the country. The practical implementation of the Power Pool East Africa project was carried out with the participation of two state organizations - the Tanesco concern and the National Development Corporation (English - National Development Corporation, Sokr. - NDC). At the same time, a mixed private-state partnership was chosen as an organizational and legal form for the project, which received the name of Geowind and established in order to receive funding from the Chinese bank Exim Bank. The participation of Tanesco and parliamentarians guaranteed the Power Pool East Africa project under the formal guidance of Geowind the fastest implementation compared to comparison projects on renewable renewables of this scale: in the recordly short time (in 2013), GEWIND received official permission to supply electricity. The wind energy project is Sinotan. The initiators of the project practically had no connections in the managerial and political elites of Tanzania, which predictably guaranteed the project a lot of difficulties in implementation. In general, the indicated wind energy projects, although they were implemented in practice, but their contribution to the electrification of rural regions turned out to be insignificant. The reason for this was the selective approach of the authorities to the application of the norms of the Law on Electricity and the reluctance to strengthen the role of the private sector in the expansion of energy infrastructure. Running Tanzania in 2005–2015. The fourth president Jakaya Kikwete made one of his priorities in the energy sector, curbing the pursuit of superprofits and therefore, in general, was restrained in private investment in national energy infrastructure. D. Kikveta played into the hands of a corruption scandal that erupted in 2008, when the publication of publicity was the abuse during a tender for the construction of a gas power station with a capacity of 120 MW. The winner of the tender was announced by Richmond Development Company - existing only nominally, without any experience in the production of electricity. As a result of a parliamentary investigation, it turned out that the said company won the tender for the backstage patronage of Prime Minister E. Lovassa. Both the Prime Minister and the Minister of Energy of the country were forced to resign due to the resulting scandal. The situation played into the hands of President D. Kikla and his political allies: the control over the country acting in the country's energy market and the methods practiced by them to maximize profit. President D. Kikli said that in general he was not objected to private capital in the energy sector, but wishes a more clear separation between money and politics. D. Kikvet vigorously supported the activities of the Energy Energy Law in the edition of the 2008 Law on Supervision of Energy and Water Resources (Eng. - Energy and Water Regulatory Authority, Sokr. - Ewura). The agency was endowed with the authority to protect the interests of consumers of energy, including by regulating tariffs and monitoring the activities of companies - participants in the energy market. Strengthening the position of Ewura, President D. Kikla through this agency implemented his policy to curb the practice of extracting super -profits with energy companies. Nevertheless, the described processes left a negative imprint on the general perception of the entry of private capital into the country's energy sector. A striking example of this is the failure in the implementation of the project of the private foreign company Artumas for the construction of a gas power plant in the province of MTVARA. In 2008, Artumas requested an official approval of the electricity tariffs for the EWURA, which was planned to supply consumers from the elected gas station. The tariffs were not approved, which led to financial difficulties from Artumas and its maintenance from the market. The power station built by Artumas as a result was Tanesco to the electric power monopolist. The construction of large wind farms in the period under consideration also came to naught: formally, the government did not repair special obstacles to the initiators of wind -energy projects, but at the same time evaded their effective support. [5, p. 6]. Non -shift in the energy policy of Tanzania came in the 2010s. Without abandoning the declared reforms of the energy sector, the government at the same time began to implicitly promote a message on the strengthening of the role of the state in the energy sector. Simultaneously with the official stands, initiatives to expand the use of natural gas again sounded. Within the framework of these initiatives, in 2012, a contract was signed for the construction of a large gas pipeline from MTVARA to DAR ES Salam. These new trends were dictated by several reasons. Firstly, in 2010, the first truly large deposits of natural gas were opened on the continental shelf of Tanzania. The following years were marked by new significant discoveries of gas fields: as of 2022, the estimated reserves of natural gas on the Tanzani shelf were 57.54 trillion cubic meters. feet [11]. In the same 2010, the country was struck by another drought, which continued a year later. As a result, the production of electricity by the Tanzani hydroelectric power stations has almost doubled. Secondly, for the Western structures, which until then undividedly held a monopoly position in the capital market and without the consent of which it was not possible to implement a single more or less large energy project in East Africa, a competitor appeared-China. Chinese investors, unlike Western ones, in their business practice were guided only by criteria for economic expediency and financial payback of energy projects. It was Chinese investors who agreed to provide financing for the construction of the mentioned gas pipeline after the World Bank refused to finance it. Thus, for the first time during the independence of Tanzania, Western financial structures were out of work in the implementation of a large -scale energy project. Thirdly, the desire to use the country's natural resources traditionally existing among the ruling elites of Tanzania to accelerate its socio-economic development received a new impetus again in the 2010s. The new trend here has become plans to increase the production of electricity to stimulate the development of the country, while earlier the profit of the mining industry was considered as the only source of transformations. The gas pipeline project in Dar ES Salam was not an integral part of plans for the country's electrification. Its construction was initiated jointly by the Ministry of Energy and Natural Resources and the Tanzani State Oil Company of TPDC as a way of strengthening national energy security, the level of which has decreased due to the fall of the generation at the hydroelectric power station due to a long drought. The Government of Tanzania approved the gas pipeline project, thereby making the prey and using natural gas priority of the current energy policy. The period of the 2010s. It is interesting in that with the opening of large gas deposits in the country and the growth of the influence in Africa of China, the ruling circles of Tanzania received space for maneuvering in politics and economics. The Tanzani government had opportunities and incentives for the long-term planning of the country's socio-economic development based on the strengthening of the role of the state, and without the need to look back to the West, as invariably happened before. This approach even received at the official level in the government documents of the Government (2015) and the Ministry of Finance and Planning of Tanzania (2016) in the form of an proclaimed course to reduce the dependence of the country on various kinds of assistance from international organizations [1, p. 5]. The project of the gas pipeline from the MTVARA to Dar-ES Salam was considered by the government as a factor in strengthening national energy security and as an opportunity for the country's industrialization based on the guaranteed and cheap energy of domestic production. The authorities considered the industrialization as an urgent necessity: the period under consideration was characterized by the rapid increase in urbanization in the country-the total population of the cities of Mwansz, Dar-Es-Salam, Arusha, Dodom and Mbeya jumped from 8.4 million in 2002 to 22.8 million in 2021 [12, p. 3, 16]. The authorities encouraged urbanization, considering the increase in the urban population as a prerequisite for economic growth and the key to the transformation and modernization of society [12, p. 19]. This dictated the need for an accelerated creation of a large number of jobs corresponding to infrastructure and life support systems in a short time, which was possible only centrally, that is, with the direct participation of the state [13]. For this reason, the gas pipeline was considered as a strategic asset, which was to be exclusively in state property. It was decided to legally record state control over the gas pipeline by registering it in the ownership of the state oil company TPDC [5, p. 6]. No less, the development of the energy sector of Tanzania in the 2010s. It was also characterized by the vibration of the authorities regarding the tools for achieving the goals. Despite the proclaimed priority of gas generation, the government could not but take into account the opinions of the influential private sector, which continued to promote projects based on the use of other energy carriers - such as wind energy. On the one hand, the authorities vigorously took up the development of gas production and the construction of gas processing infrastructure [14]. So, the gas pipeline from the MTVARA in Dar-Es-Salam was built in 2013-2015, and already in 2015–2016. Two large gas power plants - Kinyerezi -1 and Kinyeerezi -2. Both power plants were built by the Tanesco concern for borrowed funds. It is characteristic that the Kinyerezi -2 project was funded by the Japanese Bank for International Cooperation (Eng. - Bank for International Cooperation). Thus, the mid -2010s. It was marked by the access to the energy market of Tanzania of another influential foreign player - Japan. Появление в Танзании китайских и японских инвесторов, равно как и сохранение высокого интереса к местному ТЭК со стороны западных компаний и международных организаций соответствующего профиля, объяснялись как раз упомянутым выше открытием в танзанийском секторе шельфа Индийского океана крупных месторождений природного газа в период 2010–2015 гг. [1, с. 2]. С другой стороны, параллельно строительству газопровода власти продолжали декларировать намерение развивать конкуренцию в национальной энергетике. В частности, в 2014 г. правительство обнародовало новый программный документ – «Дорожную карту-стратегию реформирования отрасли электроснабжения на период 2014–2025 гг.» (англ. – Supply Industry Reform Strategy and Roadmap 2014–2025). Изданием этого документа власти стремились успокоить участников энергетического рынка и донести до них следующую мысль: разработка газовых месторождений и строительство инфраструктуры объективно требуют повышения роли государства в энергетической политике, но без ущемления интересов инвесторов, реализующих прочие проекты в энергетике. Основной целью правительства являлось стимулирование социально-экономического развития в стране, и частный сектор рассматривался властями как один из благоприятствующих росту экономики факторов. В дорожной карте правительство в очередной раз подтверждало намерение разделить электроэнергетическую монополию TANESCO на профильные компании и шире открыть энергетический сектор для сторонних производителей электроэнергии. По замыслу инициаторов этого программного документа, к 2025 г. в Танзании должен был сформироваться полностью конкурентный рынок электроэнергии. Дорожной картой был предусмотрен резкий рост производства электроэнергии в стране: с 1500 МВт на момент издания документа в 2014 г. до 10 тыс. МВт в 2025 г. В рамках стратегии по укреплению энергетической безопасности предполагалась диверсификация национального энергобаланса за счёт реализации новых крупных проектов в сфере солнечной и ветровой энергетики. Необходимо отметить, что при президентстве Д. Киквете Танзания начала позиционировать себя в качестве сторонницы мер по смягчению последствий изменения климата. Практическим осуществлением реформы национальной отрасли электроснабжения руководил министр энергетики Соспетер Мухонго, занимавший данный пост дважды – в 2012–2015 и в 2016–2017 гг. Конечной целью реформы С. Мухонго видел формирование в стране функционирующего на конкурентных началах единого рынка электроэнергии. По замыслу министра, гибкий и конкурентный электроэнергетический рынок был бы способен изжить традиционные для танзанийской энергетики коррупцию и безудержную погоню за прибылью в ущерб развитию отрасли. Для ускорения реформы рынка электроэнергии по инициативе С. Мухонго в конце 2016 г. была издана директива об электроэнергии – в части реорганизации рынка электроэнергии и стимулировании конкуренции на нём (англ. – Electricity (Market Re-Organisation and Promotion of Competition Regulation). Политика Д. Мухонго пользовалась поддержкой Всемирного банка, который рассматривал издание директивы и упомянутой выше дорожной карты в качестве закономерного результата проводившегося с его же подачи с 2013 г. реформирования газовой и электроэнергетической отраслей Танзании. Декларируемая властями через обнародование указанных программных документов приверженность реформированию энергетического сектора привела к смещению фокуса внимания с прежних масштабных ветроэнергетических проектов, лоббировавшихся заинтересованными группами. В частности, изначально успешно и быстро стартовавший проект Geowind оказался вдруг заморожен, поскольку правительство отозвало свою гарантию для кредита китайского банка Exim Bank в 2016 г. Правительство объявило, что отныне все подобные проекты будут реализовываться через открытые тендеры. В том же 2016 г. власти Танзании обновили перечень критериев, применяемых для оценки целесообразности реализации энергетических проектов. В перечень был включен критерий экологичности, понимаемый в том числе как уровень выброса углекислоты в атмосферу. До 2016 г. основными критериями оценки энергетических проектов были сметная стоимость, надёжность и доступность производимой в рамках проекта энергии. В тот период казалось, что наблюдавшийся в мире приоритетный подход к экологичности в энергетическом секторе укоренится и в Танзании, тем более, что его учёта при реализации новых проектов требовали западные финансовые круги и международные организации. К концу 2016 г. в стране на средства западных инвесторов строилось несколько крупных ветровых электростанций, спроектированных также западными специалистами. Впрочем, нельзя утверждать, будто энергетическая политика Танзании в указанный период проводилась исключительно с учётом пожеланий западных спонсоров и финансовых структур. Тогдашний министр энергетики и минеральных ресурсов Д. Мухонго приветствовал и расширение угольной генерации. Такой подход свидетельствует скорее о желании властей диверсифицировать энергетический баланс с целью укрепления энергетической безопасности страны. В целом по состоянию на начало 2017 г. энергетическая политика Танзании была направлена на реализацию крупных проектов с использованием ВИЭ (исключая гидроэнергетику) на базе частного капитала. Несмотря на предпринятые усилия властей и на позитивное отношение международных организаций, обеспечивавших благоприятный информационный фон, масштаб ввода в эксплуатацию генерирующих мощностей на ВИЭ оказался существенно ниже ожиданий [5, с. 7].Тем временем, танзанийский политический ландшафт претерпел очередные серьёзные изменения, что не могло не сказаться и на энергетической политике страны. События начали развиваться по непредвиденной траектории. Пришедший к власти в 2015 г. пятый президент Джон Помбе Джозеф Магуфули (John Pombe Joseph Magufuli) провозгласил курс на ускоренную индустриализацию страны . Президент и его правительство объявили о намерении стимулировать развитие промышленности и сельского хозяйства. А это, в свою очередь, подразумевало производство дешевой и доступной энергии. Формально не провозглашая отхода от энергетической политики предшественников, новое правительство сделало ставку на развитие гидроэнергетики. Президент Д. Магуфули назначил на ключевые посты в промышленном и энергетическом секторах своих единомышленников, разделявших его видение ускорения экономического развития посредством усиления роли государства в экономике. В русле этой политики правительство в 2017 г. инициировало крупномасштабный гидроэнергетический проект, названный в честь первого президента Танзании – Julius Nyerere Hydropower Project (сокр. – JNHPP), включавший водохранилище и ГЭС. Проектная мощность ГЭС должна была составить 2100 МВт, что одномоментно более чем в два раза увеличило бы производство электроэнергии в стране. Реализация грандиозного проекта должна была занять десятилетия. Анонсируя проект, власти ссылались на череду неполадок в системе электроснабжения по всей стране в конце 2016 – начале 2017 гг. По замыслу правительства, проекту суждено было находиться в собственности государства. Обнародованию плана по реализации проекта JNHPP предшествовало освобождение от должности министра энергетики и минеральных ресурсов Танзании Д. Мухонго, выступавшего за диверсификацию национального энергетического баланса и против гипертрофированного развития гидроэнергетики. Новым министром энергетики и минеральных ресурсов стал М. Калемани – сподвижник президента Д. Магуфули, во многом разделявший социалистические методы стимулирования экономического развития. Изменения в энергетической политике нового правительства встретили резко негативную реакцию за рубежом, из-за чего танзанийские власти не сумели привлечь иностранное финансирование для реализации проекта JNHPP. Изначально планировалось финансировать проект на заёмные средства из-за рубежа. Попытки получить займы во Всемирном банке и Африканском банке развития окончились неудачей. Свой отказ банки мотивировали экологической нецелесообразностью проекта (согласно проекту, в зону затопления попадал заповедник дикой природы Селоус). Оставшись без западного финансирования проекта JNHPP, президент Д. Магуфули обратился за поддержкой к China. Попытка успехом не увенчалась, ибо выдвинутые китайцами условия не устроили танзанийское правительство. В итоге было принято решение финансировать строительство за счёт внутренних заимствований и бюджетных вливаний. Часть финансирования обязались предоставить египетские строительные компании, выбранные правительством для технической реализации проекта. Одновременно усилилось давление на оппонентов энергетической политики Д. Магуфули внутри страны. В частности, выступавшим против проекта JNHPP депутатам парламента Танзании Д. Магуфули прямо угрожал тюремным заключением [5, с. 8].Стоит отметить, что смещение правительственного приоритета в сторону гидроэнергетики не означало отказа от проектов с использованием прочих ВИЭ. В частности, в конце 2018 г. было объявлено о планируемом проведении тендеров на реализацию ряда проектов в области солнечной и ветровой генерации. Рассматривалась и возможность строительства угольных электростанций. Новость о тендерах вызвала удивление в экспертном сообществе – принимая во внимание, что реализовывать эти проекты предлагалось с привлечением частного финансирования, что противоречило линии президента Д. Магуфули на приоритетность государственного участия в энергетике. Эксперты полагали, что рассмотрение перечисленных проектов на официальном уровне стало своего рода уступкой властей в сторону государств Запада, которые продолжали оказывать закулисное давление на политическую верхушку Танзании с целью гарантировать себе дальнейшее участие в энергетическом секторе восточноафриканской страны [5, с. 8]. Впрочем, на тот момент планы по дальнейшему строительству солнечных и ветровых электростанций так и остались планами: тендеры не состоялись, а поступившие коммерческие предложения потенциальных участников застряли на стадии рассмотрения в правительственных кабинетах [5, с. 7].Начало рассматриваемого периода ознаменовалось новым этапом противостояния Правительства Танзании с международными финансовыми организациями (в которых преобладали представители государств Запада) и по другому вопросу. 1 января 2017 г. от должности был освобождён директор электроэнергетической монополии TANESCO. Причиной увольнения стало повышение компанией тарифов на электроэнергию на 8,5% для всех категорий потребителей. Повышение тарифов хоть и было одномоментным, но не стало неожиданностью, ибо было загодя согласовано с Всемирным банком с целью привязки тарифов к уровню инфляции для привлечения зарубежных инвестиций. Кроме того, индексация тарифов была одобрена национальным регулятором EWURA. Повышение тарифов на 8,5% оказалось существенно ниже изначально намеченного, но всё равно было расценено президентом Д. Магуфули как неоправданное. Стоит отметить, что новоизбранный Д. Магуфули оказался на должности в качестве компромиссного кандидата в результате внутренних интриг в правящей партии, и потому поначалу действовал осторожно, стараясь учитывать интересы всех разнонаправленных политических сил. Увольнение директора TANESCO стало первым самостоятельным шагом президента страны. В качестве обоснования Д. Магуфули привёл программу правящей партии и собственные взгляды на перспективы развития страны: «Мы лишаемся возможности развивать промышленность, разрабатывать планы по снабжению электроэнергией сельских регионов… лишь потому, что кто‑то в силу своего должностного положения произвольно повышает тарифы. This неприемлемо» [5, с. 7]. Данное высказывание следует рассматривать как квинтэссенцию проводимой при правлении Д. Магуфули энергетической политики: в рассматриваемый период 2017–2021 гг. танзанийские власти отдавали приоритет ускоренной индустриализации экономики на основе дешевой энергии, причём особый акцент делался на электрификацию сельских регионов, население которых представляло собой электоральную базу правящей партии. В ответ Всемирный банк отменил предоставление третьего по счёту транша из серии взносов по 100 млн долл. США на рекапитализацию TANESCO. Формальным основанием данного шага стали проволочки властей с имплементацией достигнутого ранее соглашения между Танзанией и Всемирным банком по расширению поставок электроэнергии, произведённой частными компаниями с западным участием. В посвящённом Танзании разделе годового отчёта Всемирного банка, обнародованном в декабре 2017 г., было указано, что обе газовые электростанции проекта Kinyerezi так и не были приватизированы, а «политика государства по отношению к участию частного сектора в будущих энергетических проектах остаётся неясной» [5, с. 8]. Тем не менее правительство президента Д. Магуфули продолжало гнуть свою линию по закреплению преобладающей роли государства в энергетике. Так, в 2019 г. власти изыскали средства на увеличение мощности на 185 МВт газовой электростанции Kinyerezi‑1, владельцем которой является государственный концерн TANESCO. Строительство дополнительных генерирующих мощностей было призвано покрыть возникший дефицит электроэнергии на рынке, покуда продолжалось строительство ГЭС в рамках проекта JNHPP [5, с. 9].

Начавшийся в 2017 г. период противостояния танзанийских властей с международными организациями и влиятельными финансовыми структурами завершился в марте 2021 г. со скоропостижной смертью президента Д. Магуфули. Через два дня после ухода из жизни Д. Магуфули его должность перешла к вице-президенту страны Самии Салуху Хассан (Samia Suluhu Hassan) . Первая в истории Танзании женщина – глава государства – сразу взяла курс на разрешение накопившихся противоречий с западными донорами и инвесторами. В первую очередь власти смягчили подход к нормативному регулированию прав собственности на электрогенерирующие мощности. Зарубежным инвесторам снова было разрешено участвовать в реализации энергетических проектов в Танзании. Были упрощены правила проведения тендеров на строительство ветровых и солнечных электростанций. Если раньше заявки потенциальных инвесторов на участие в тендерах подавались в Министерство финансов Танзании (где нередко их дальнейшая судьба оставалась неясной), то с начала 2022 г. такие заявки стала в ускоренном порядке рассматривать команда экспертов из госкомпании TANESCO. Реакция иностранных предпринимателей не заставила себя ждать: уже в 2021 г. возобновилась реализация новых электроэнергетических проектов. В частности, в мае 2021 г. было подписано первое соглашение такого рода – о строительстве ГЭС Малагараси мощностью в 50 МВт. Финансировать проект предполагалось из двух зарубежных источников – посредством займа от Африканского банка развития (англ. сокр. – AfDB) и из формально ассоциированного с AfDB фонда, за которыми на деле стояли китайские инвесторы. Месяцем позже состоялось подписание второго энергетического проекта с зарубежным участием. На сей раз в качестве иностранного инвестора выступило Французское агентство по развитию (англ. – French Development Agency, сокр. – AFD), а с танзанийской стороны соглашение подписало государственное министерство финансов. Французская сторона обязалась профинансировать строительство солнечной электростанции производительностью в 50 МВт в Шиньянге. Характерно, что все возводимые объекты формально считались государственной собственностью (право собственности регистрировалось на госкомпанию TANESCO), хотя строительство велось на средства частных инвесторов. Особенно знаковым стоит считать возвращение западного капитала в танзанийский энергетический сектор. Собственно, Французское агентство по развитию одобрило техническое обоснование проекта солнечной электростанции в Шиньянге ещё в 2016 г. и выделило финансирование на строительство в 2019 г. Реализация проекта поначалу затянулась из-за аппаратных игр внутри танзанийского Министерства финансов. Причин для последующих изменений в энергетической политике Правительства Танзании, в том числе в отношении к зарубежному капиталу в энергетической отрасли, было две. Во-первых, уже в самом начале своего нахождения на посту новый президент страны С. Хассан заменила практически всё руководство энергетической отрасли. Среди вновь назначенных функционеров было много приверженцев либерального подхода к экономике. В сентябре 2021 г. был отправлен в отставку министр энергетики М. Калемани, его преемником стал Дж. Макамба – давний протеже бывшего президента Д. Киквете и сторонник реформирования энергетического сектора на основе принципов рыночной экономики. При правлении президента Д. Магуфули Дж. Макамба некоторое время занимал пост министра по делам окружающей среды, но был уволен за праволиберальные взгляды в 2019 г.

После назначения на пост министра энергетики, Дж. Макамба объявил о намерении реформировать национальный энергетический сектор, разделить энергетическую монополию TANESCO на профильные компании, и создать новую систему формирования тарифов на передачу и приобретение электроэнергии согласно принципу экономической целесообразности. Дж. Макамба расставил своих единомышленников на ключевые посты в Министерстве энергетики и в TANESCO. Главой TANESCO стал функционер, отвечавший в правление президента Д. Киквете за проведение преобразований в экономике, а исполнительным директором монополии и вовсе был назначен выходец из частного сектора – невиданное до сих пор для Танзании явление. Во-вторых, страну в очередной раз поразила засуха, и падение выработки на ГЭС вкупе с перебоями в подаче электроэнергии снова заставило власти думать о диверсификации энергетического баланса. Проблема укрепления энергетической безопасности в общенациональном масштабе затмила в какой‑то момент межпартийные и межрегиональные противоречия, заложницей которых в Танзании традиционно становилась энергетическая отрасль. Правительство принялось обсуждать проведение реформы национальной энергетики, которая была свёрнута при правлении президента Д. Магуфули. Был снят негласный запрет на проведение тендеров по реализации проектов в области солнечной и ветровой генерации. При этом подразумевалось, что за некоторыми номинальными участниками подобных тендеров стояли западные инвесторы. Снова стали появляться и другие проекты на основе частно-государственного партнёрства, когда зарубежные компании представляли планы строительства или реконструкции генерирующих мощностей в сотрудничестве с концерном TANESCO. По состоянию на апрель 2022 г. танзанийские власти вели переговоры с пятью зарубежными компаниями о строительстве трех солнечных электростанций мощностью 50 МВт каждая и двух ветровых электростанций мощностью по 100 МВт с правом последующей реализации производимой на указанных объектах электроэнергии. С упрощением процедуры регулирования тендеров танзанийский энергетический сектор снова стал интересен западным инвесторам. К марту 2023 г. в стране активно работали компании из США, Великобритании, Франции, Норвегии и Японии. Залогом успеха для работы на танзанийском энергетическом рынке для зарубежных инвесторов стал более гибкий подход к юридическому оформлению права собственности на создаваемые ими генерирующие мощности – в отличии от традиционно продвигаемого Всемирным банком режима наибольшего благоприятствования для иностранных компаний при работе в развивающихся странах [5, с. 10]. Показательным примером здесь служат два проекта: солнечная электростанция Кишапу мощностью в 50 МВт (возводимая на средства Французского агентства по развитию) и ГЭС Каконо мощностью в 87 МВт (соглашение о строительстве которой, подписанное в начале 2023 г., предусматривало софинансирование на средства всё того же Французского агентства по развитию, а также Африканского банка развития и Евросоюза). В обоих случаях инвесторы согласились на регистрацию права собственности на возводимые генерирующие мощности в пользу TANESCO. Впрочем, невзирая на определённую уступчивость западных инвесторов, танзанийскую правящую партию по-прежнему раздирали противоречия по отношению к роли государства в энергетической отрасли. Часть функционеров с подозрением относилась к ослаблению контроля за зарубежным присутствием в национальной энергетике. В последние месяцы своего пребывания в должности министра энергетики Дж. Макамба также несколько отошел от своей линии на приоритетное привлечение зарубежных инвесторов в электрогенерирующий сектор. В этот период Дж. Макамба неоднократно обращался к представителям танзанийского частного сектора с призывами инвестировать в развитие национальной энергетики, дабы не отдать её полностью на откуп иностранным компаниям.Противоречия в правящем лагере обострились к концу 2023 г., когда ряд руководящих постов в правящей партии и в госаппарате снова заняли приверженцы политики покойного президента Д. Магуфули. Так, в сентябре 2023 г. министр энергетики Танзании Дж. Макамба был переведён на должность министра иностранных дел, новым министром энергетики стал Д. Битеко. При правлении президента Д. Магуфули Д. Битеко занимал пост министра минеральных ресурсов. Одним из первых шагов Битеко на должности министра энергетики стала замена своими ставленниками генерального директора и председателя совета директоров энергетического монополиста TANESCO. Министр Д. Битеко также инициировал проверку и пересмотр проектов соглашений с зарубежными нефтегазовыми компаниями по освоению крупных офшорных газовых месторождений на танзанийском шельфе, которые были разработаны и практически готовы к подписанию под руководством его предшественника [5, с. 10]. Формальным поводом для кадровых перестановок стала якобы неспособность прежнего руководства энергогиганта ликвидировать дефицит электроэнергии вследствие затянувшейся засухи общенационального масштаба. Более того, Президент Танзании Самия Салуху Хассан назначила Д. Битеко одновременно и вице-премьером правительства. Причиной усиления позиций приверженцев политики покойного президента Д. Магуфули стала якобы чрезмерная уступчивость правительственных чиновников по отношению к зарубежным инвесторам. Правда, в данном случае речь шла уже не о западных компаниях, а о предпринимателях из ОАЭ. Резкое усиление позиций сторонников политики Д. Магуфули случилось после передачи части порта Дар-эс-Салам в коммерческое управление портовому оператору из ОАЭ – компании Emirati DP World, одной из крупнейших в мире в своей сфере. Сразу после обнародования данной сделки, вызвавшей недовольство в политических и предпринимательских кругах Танзании, президент страны Самия Салуху Хассан ввела в состав правительства не только упомянутого Д. Битеко, но и ряд других бывших функционеров из администрации покойного Д. Магуфули, разделявших критические взгляды на присутствие зарубежных инвесторов в стратегически важных секторах национальной экономики. Говоря о работе инвесторов из ОАЭ в Танзании, необходимо отметить, что в последние годы по активности в энергетическом секторе страны они практически не уступают конкурентам из стран Запада. В ходе государственного визита Президента Танзании в ОАЭ в феврале 2022 г. (делегация включала и министра энергетики) танзанийская делегация позитивно отреагировала на интерес местных деловых кругов к энергетической отрасли своей страны. В августе того же года между TANESCO и эмиратской компанией Masdar был подписан Меморандум о взаимопонимании по строительству в Танзании на средства инвесторов из ОАЭ генерирующих мощностей возобновляемой энергетики совокупной производительностью в 2000 МВт.Описанная ситуация продолжается в вялотекущем режиме и в настоящее время. По официальным данным, Танзания по состоянию на май 2023 г. имела очень благоприятное соотношение производства и предложения электроэнергии: заявленная совокупная производительность генерирующих мощностей страны составляла 1,9 ГВт, в то время как в пик потребления спрос якобы достигал лишь 1,432 МВт. На практике в течение 2023‑начала 2024 гг. имели место неоднократные и продолжительные периоды рационирования электроэнергии для потребителей по всей стране. Причинами тому называются продолжительная засуха и массовый выход из строя ветшающего оборудования электростанций и передающей инфраструктуры вследствие хронического недостатка финансирования [9, с. 65]. Сложившаяся ситуация проистекает из по-прежнему нерешённых политических и правовых неопределённостей с заключением и исполнением инвестиционных соглашений в энергетической сфере. Несмотря на благоприятные критерии проведения тендеров и выгодные предложения инвесторов, переговоры между ними и властями неизменно заходят в тупик при обсуждении финансовых условий реализации электроэнергии, которую должны производить на планируемых к строительству электростанциях. Ожесточенные споры возникают из-за вполне обоснованного желания зарубежных инвесторов включить в указанные соглашения положение «бери или плати», оговорки о передаче возможных будущих споров на рассмотрение в международные арбитражные суды и требований инвесторов к Правительству Танзании о предоставлении различного рода официальных гарантий по защите своих интересов. Танзанийские власти, в свою очередь, отказываются идти навстречу зарубежным инвесторам в перечисленных вопросах. Проведение тендеров на строительство новых ветровых и солнечных электростанций было официально приостановлено в начале 2023 г. В это же время зашли в тупик и переговоры правительственных чиновников с крупными западными нефтегазовыми компаниями (такими как Shell, Equinor и др.) на предмет разработки танзанийских месторождений углеводородов: местная пресса практически в открытую обвиняет западные правительства и концерны в использовании неоколониальных методов ради достижения своих целей [15]. Начиная с этого периода, в танзанийской политической элите снова имеют место острые разногласия по поводу дальнейшего пути развития национальной экономики и роли, которую должен играть при этом энергетический сектор [5, с. 10]. С конца 2023 г. и по настоящее время отсутствует ясность, в какую сторону будет направлен вектор государственной политики в энергетической сфере вообще и как это отразится на развитии танзанийского энергетического сектора в частности [5, с. 9]. Между тем танзанийский ТЭК отчаянно нуждается в крупных капиталовложениях и новых технологиях, получить которые возможно только из-за рубежа. Так, в одно лишь месторождение Mnazi Bay, на которое в 2024 г. приходилось 48% совокупной газодобычи страны, требуется инвестировать порядка 550 млн долл. [16]. Сложившиеся условия явно не способствуют достижению заявленной правительством цели – создать к 2044 г. генерирующие мощности совокупной производительностью в 20,2 ГВт [9, с. 70].

Изложенное позволяет сделать следующие выводы:

1. Танзания как страна с богатыми энергетическими ресурсами и стабильно высоким спросом на энергию традиционно привлекает зарубежных инвесторов. Иностранные компании заинтересованы как в добыче углеводородов, так и в создании и эксплуатации энергетической инфраструктуры, а также в реализации электроэнергии в стране.
2. С момента обретения независимости и до начала 2010‑х гг. западные государства занимали прочные позиции в энергетическом секторе Танзании и располагали потенциалом для влияния на энергетическую политику страны в выгодном для себя ракурсе. Это был период классического неоколониализма, понимаемого как осуществление контроля над политикой бывших колониальных владений со стороны прежних метрополий и других стран, входящих в так называемый «золотой миллиард». Указанный контроль над политикой (в том числе энергетической политикой) постколониальных стран осуществляется посредством использования технологической и финансовой зависимости бывших колоний от государств Запада. Проводниками для реализации указанной зависимости являются учреждённые западными странами международные организации различного профиля и связанные с Западом предпринимательские и коррумпированные политические элиты зависимых стран, что отчётливо заметно на примере Танзании.
3. Начиная с 2010‑х гг. и по настоящее время безраздельное прежде влияние западных государств на формирование энергетической политики Танзании начинает ослабевать в связи с ростом экономического (в том числе технологического и финансового) влияния КНР в Африке. Нынешний период отмечен также появлением на энергетическом рынке Танзании компаний из других незападных стран – Японии, Малайзии и с недавних пор ОАЭ.
4. Говоря о влиянии зарубежных государств на энергетическую политику Танзании в настоящее время, важно не переоценивать силу этого влияния. Как видно из изложенного, танзанийские правящие элиты на протяжении всей постколониальной истории страны охотно прибегали и прибегают к использованию иностранных финансовых и технологических ресурсов для воплощения в жизнь своих концепций социально-экономического развития страны и для укрепления собственного влияния в своей электоральной базе. Особо сильное стремление привлекать финансирование, технологии и специалистов из-за рубежа танзанийские власти традиционно проявляют в сложные для национальной экономики времена – такие, как периоды природных бедствий и финансовых неурядиц. В течение последних двух десятилетий зарубежные инвесторы идут на серьёзные уступки по отношению к танзанийским властям, имея намерения на долговременное присутствие на местном энергетическом рынке. Но, как видно из изложенного, сами правящие круги Танзании не всегда проявляют заинтересованность в формировании позитивного инвестиционного климата в стране.
5. Особенностью формирования и проведения энергетической политики в Танзании является её инструментализация ради достижения внутриполитических целей. Тесно переплетённые друг с другом политические и предпринимательские элиты страны используют сотрудничество своих оппонентов в энергетике с зарубежными странами и организациями в качестве аргумента для сведения счетов друг с другом и перераспределения влияния в свою пользу. Кроме того, энергетическая политика подвергается и влиянию танзанийских внутрирегиональных противоречий, когда политики при реализации энергетических проектов отдают предпочтение регионам, выходцами из которых они сами и являются.
6. Перечисленные проблемы тормозят развитие энергетической отрасли Танзании и ощутимо затрудняют работу в ней зарубежных инвесторов (причём не только западных), что необходимо иметь в виду и российским компаниям при оценке перспектив работы в указанной стране.